мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Ну что, дорогой дневничок, меня тут не было полтора года — про футбол я теперь ною исключительно в рабочих каналах, а для будничного нытья про всякие сопли хватает dark твиттера, но, наверное, хочется сделать пару каких-то зарубок на дверном косяке здесь, в бложике, который огромное количество времени обслуживал все мои порывы поныть, помечтать и вывалить всю овсянку из своей головы.
Два года назад я писала, как мне снится, как я бегаю в розовой юбке по Зальцбургу под летним солнцем. Кто же знал тогда, что для того, чтобы это стало реальностью, потребуется ещё два года времени, куча сорванных планов, пошедший по пизде весь мир и целая настоящая война — и все эти ночи, когда второй участник этого сна не спал до утра, пока не получит от родителей сообщение, что они вышли из бомбоубежища с восходом, а я не спала с ним и несла в телефонную трубку или в текстовой форме любую максимальную чушь, чтобы убить время до рассвета и отвлечь.
Я до сих пор не до конца понимаю, как мы всё это пережили. Зависнуть не по собственной воле на два с половиной (!) года без личных встреч после двух свиданий и полутора поцелуев и застрять в шрёдингеровской суперпозиции «вы одновременно в конфетно-букетной стадии и при этом знаете уже друг друга так, как мало кто вас вообще в жизни знает, потому что разговариваете каждый чёртов день» — это самое идиотское, что может случиться в отношениях. Сначала чума, потом война, причём между нашими странами, хотя я и перестала употреблять слово «наше» в отношении этого сраного государства.
Но нет, вот она я, три недели назад, сижу с лавандовым шпритцером на Караян-платц всё в той же дурацкой розовой юбке и держу за руку человека, с которым мы целую неделю практически не будем разрывать тактильный контакт круглые сутки — оба не сможем, видимо, до конца поверить, что действительно находимся в одном пространстве.
Эта неделя меня, конечно, полностью перепахала изнутри — эмоциональный отходняк продолжает сбивать с ног до сих пор. Но и моментов на разрыв было навалом. И все эти бесконечные идиллические лавочки на Мёнхсберге и Капуцинерберге. И все прогулки под ливнями — Зальцбург и правда без дождей почти нельзя воспринимать, всё так, как он всегда про это шутит. И как мы целовались на поле того, что когда-то было «Леэнер-Штадионом» (да, проходящая красной, то есть фиолетовой нитью иронично и неиронично через наши отношения зальцбургская «Аустрия» это практически мем, как и то, что мои клубные знакомые организовали нам блистательное свидание в вип-ложе на их матче). И как он предложил посмотреть вместе мою любимую «Касабланку», а потом всхлипывал на той самой фразе Ильзы про with the whole world crumbling, we picked this time to fall in love. И все эти рассветные часы с голубым естественным светом, пробивающимся из-под штор. И как он не задумавшись ни на минуту приехал в Инсбрук, забив на работу и обязательства, потому что можно выкроить ещё сутки вместе. И тот тост про «первое из многих». И тот повод для всех внутренних шутеечек про динозавриков. И все эти оброненные случайно фразы и фразы, сказанные в глаза. И привкус цвайгельта на чужих губах. И два почти пролюбленных в прямом смысле поезда. И все моменты, когда мы показывали друг другу свои слабости — так спокойно и открыто, как у меня мало с кем в жизни было. И как он, двухметровая шпала, всю дорогу из Инсбрука обратно в Зальцбург пролежал у меня на плече, завязавшись для этого натурально в крендель. А ещё совершенно фантастически наблюдать, как человек с доминантным невербальным выражением сильных эмоций учится (и выучивается) говорить о вещах прямо и вслух. Это очень красиво.
И все моменты, когда война в Украине врывалась в нашу идиллию — всё равно это фон, который не заглушить, это всегда на краешке сознания, это в каждом разговоре с подсаживающимися в барах незнакомцами, как только они слышат, откуда мы, это в каждом новостном выпуске, которые мы пролистывали, лениво валяясь вечерами в обнимку, это в каждой листовке на каждом заборе. Это было, есть и будет частью того, что происходит между нами.
Все эти два с половиной года всё это маячило эфемерной дымкой. Теперь же мне есть что терять. И есть ради чего — и кого — не опускать руки даже во всём нынешнем мраке. Понятно, что вопрос «а что дальше?» такой страшный, что буквально парализует, потому что long distance был сранью господней и до 2020 года в этой вселенной, а теперь, с горизонтом планирования, сжавшимся до недель, и вовсе выглядит как самая хреновая идея на свете, да и у Лиса в стабильной Австрии тоже масса вопросов о собственном будущем. Но это будет моим маяком в беспросветной мгле.
В конце концов, мы ещё не съездили на Фушльзее — и я явно не планирую делать это ещё через два с половиной года.
Два года назад я писала, как мне снится, как я бегаю в розовой юбке по Зальцбургу под летним солнцем. Кто же знал тогда, что для того, чтобы это стало реальностью, потребуется ещё два года времени, куча сорванных планов, пошедший по пизде весь мир и целая настоящая война — и все эти ночи, когда второй участник этого сна не спал до утра, пока не получит от родителей сообщение, что они вышли из бомбоубежища с восходом, а я не спала с ним и несла в телефонную трубку или в текстовой форме любую максимальную чушь, чтобы убить время до рассвета и отвлечь.
Я до сих пор не до конца понимаю, как мы всё это пережили. Зависнуть не по собственной воле на два с половиной (!) года без личных встреч после двух свиданий и полутора поцелуев и застрять в шрёдингеровской суперпозиции «вы одновременно в конфетно-букетной стадии и при этом знаете уже друг друга так, как мало кто вас вообще в жизни знает, потому что разговариваете каждый чёртов день» — это самое идиотское, что может случиться в отношениях. Сначала чума, потом война, причём между нашими странами, хотя я и перестала употреблять слово «наше» в отношении этого сраного государства.
Но нет, вот она я, три недели назад, сижу с лавандовым шпритцером на Караян-платц всё в той же дурацкой розовой юбке и держу за руку человека, с которым мы целую неделю практически не будем разрывать тактильный контакт круглые сутки — оба не сможем, видимо, до конца поверить, что действительно находимся в одном пространстве.
Эта неделя меня, конечно, полностью перепахала изнутри — эмоциональный отходняк продолжает сбивать с ног до сих пор. Но и моментов на разрыв было навалом. И все эти бесконечные идиллические лавочки на Мёнхсберге и Капуцинерберге. И все прогулки под ливнями — Зальцбург и правда без дождей почти нельзя воспринимать, всё так, как он всегда про это шутит. И как мы целовались на поле того, что когда-то было «Леэнер-Штадионом» (да, проходящая красной, то есть фиолетовой нитью иронично и неиронично через наши отношения зальцбургская «Аустрия» это практически мем, как и то, что мои клубные знакомые организовали нам блистательное свидание в вип-ложе на их матче). И как он предложил посмотреть вместе мою любимую «Касабланку», а потом всхлипывал на той самой фразе Ильзы про with the whole world crumbling, we picked this time to fall in love. И все эти рассветные часы с голубым естественным светом, пробивающимся из-под штор. И как он не задумавшись ни на минуту приехал в Инсбрук, забив на работу и обязательства, потому что можно выкроить ещё сутки вместе. И тот тост про «первое из многих». И тот повод для всех внутренних шутеечек про динозавриков. И все эти оброненные случайно фразы и фразы, сказанные в глаза. И привкус цвайгельта на чужих губах. И два почти пролюбленных в прямом смысле поезда. И все моменты, когда мы показывали друг другу свои слабости — так спокойно и открыто, как у меня мало с кем в жизни было. И как он, двухметровая шпала, всю дорогу из Инсбрука обратно в Зальцбург пролежал у меня на плече, завязавшись для этого натурально в крендель. А ещё совершенно фантастически наблюдать, как человек с доминантным невербальным выражением сильных эмоций учится (и выучивается) говорить о вещах прямо и вслух. Это очень красиво.
И все моменты, когда война в Украине врывалась в нашу идиллию — всё равно это фон, который не заглушить, это всегда на краешке сознания, это в каждом разговоре с подсаживающимися в барах незнакомцами, как только они слышат, откуда мы, это в каждом новостном выпуске, которые мы пролистывали, лениво валяясь вечерами в обнимку, это в каждой листовке на каждом заборе. Это было, есть и будет частью того, что происходит между нами.
Все эти два с половиной года всё это маячило эфемерной дымкой. Теперь же мне есть что терять. И есть ради чего — и кого — не опускать руки даже во всём нынешнем мраке. Понятно, что вопрос «а что дальше?» такой страшный, что буквально парализует, потому что long distance был сранью господней и до 2020 года в этой вселенной, а теперь, с горизонтом планирования, сжавшимся до недель, и вовсе выглядит как самая хреновая идея на свете, да и у Лиса в стабильной Австрии тоже масса вопросов о собственном будущем. Но это будет моим маяком в беспросветной мгле.
В конце концов, мы ещё не съездили на Фушльзее — и я явно не планирую делать это ещё через два с половиной года.