мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Кажется, я умерла-таки от переутомления и попала в горнолыжный рай, потому что давно я не вопила на весь пустынный воскресный коридор своего офиса.
Краткое содержание слалома в Санкт-Морице: ВСЕ РЫДАЮТ. Все. Слезами смыло всё вокруг, и снежный настил, и слаломные флажки, и весь экспертный состав Евроспорта с Тиной королевой нашей Мазе во главе, и журналистов в микст-зоне, и даже дядьку Андреева, привычного к любой чуши, накрыло с головой.
Рыдал, расшвыривая вокруг остатки не растерянной ещё экипировки, Хенрик. У мальчика сдали нервы — просто, как иногда бывает, все мы люди, а давление было слишком велико. Давно я не видела соревнования, в котором Хенрик косячил бы сразу в двух попытках одновременно, причём смачно, основательно. Казалось бы, сами боги подарили ему все шансы действительно стать Королём, коим в своей голове он уже стал несколько недель назад — большинство конкурентов самоустранилось, а Марсель свалился с лютым гриппом и ездил до сегодняшнего дня из последних сил. Но нет, мальчик мой, не король ты. Пока только наследный принц. И долго тебе ещё оставаться в этой роли.
Беззвучно плакал, застыв на корточках в углу финишной зоны, Маркуша Шварц. Старательный, прилежный, классический «хорошенький мальчик» оказался слишком хорошим, слишком осторожным и от излишней осмотрительности так и не поверившим в свои силы перед второй попыткой. Недоверие к самому себе, котик, так всегда и заканчивается, и раз уж ты выбрал себе самую чувственную, безбашенную и взрывную дисциплину своего вида спорта, пора тебе учиться выключать «хорошего мальчика» хотя бы на минуту от стартовых ворот до финишной черты.
Ревел как школьник расчувствовавшийся донельзя Феликс, перед камерами баварского телевидения размазавшись настолько, что полторы минуты мог выдавить из себя только бессвязные всхлипывания и слово «Wahnsinn», и дававшему рядом интервью Лизеру даже пришлось прерваться, чтобы Феликсу было в кого уткнуться. Всё не могло пройти ещё тяжелее, потому что тяжелее просто некуда, бормочет между вздохами Феликс, и ты действительно веришь во все сообщения про состояние спины, про дикую боль, про угрозу недопуска на старт по состоянию здоровья. Но в этом виде спорта нет никого с хотя бы вполовину такой же силой воли, как у Феликса. Колоссальная сила духа — и колоссально же огромное сердце, и в этом весь он. Я тут всё чаще о Марселе да о Марселе, но нельзя забывать ни на минуту, кто привёл меня в горные лыжи и кто всегда будет для меня просто лучшим.
Дикий сердцем Ману Феллер, личное открытие последних двух сезонов, реветь начал ещё вчера. Так и рассказывает в микст-зоне: так странно, мол, вспоминать, как ещё вчера лежал в номере, захлёбываясь слезами от слов командного врача, что с такой разболевшейся спиной на старте делать нечего. Но ничего, собрали его по кусочкам и, мало на что надеясь, выпихнули последним номером в бой. Доедет, и славно, не доедет, что мы там не видели.
И Ману, в лучших своих традициях, глупо косякнул в первой попытке, но на трассе удержался. Обиделся на себя, разозлился до раскрасневшихся щёк — и роскошно прошёл вторую, так, как он умеет, так, как всегда бы надо. А потом стоял с полдюжины чужих попыток, беспомощно хватая воздух губами, как рыба, вытащенная из воды, и пытаясь осознать, что всё это действительно происходит. Что он правда берёт серебряную медаль чемпионата своим первым же в жизни попаданием на подиум. Что он правда лучший слаломист мира из числа обитателей планеты Земля — Марсель не в счёт.
Солнечные очки, которыми он ещё пытался удержать чувство собственного достоинства в микст-зоне, помогли паршиво: пусть глаз не видно, но весь мир и так увидел, что ревел ты как ребёнок, милый Ману. Для тебя урок прост: крутые мужчины тоже имеют право на слёзы на публике, и твои зелёные усы в Китце — куда больший повод стесняться, чем плохо скрытые радостные всхлипывания перед камерами.
А Марсель просто Марсель. Просто лучший. И наконец вернувшийся на трон. Это было нелегко, это было чертовски сложно — после этого года, после тяжёлого гриппа, после цунами из помоев от австрийской прессы после запоротого командника, которое накрыло с головой и ударило по болевым точкам так, что он до сих пор смотрит на людей с камерами чуть изподлобья, с опаской, словно нашкодивший щенок, ожидающий оплеуху. Марсель смог. Марсель зажёгся — не так ярко, как обычно, очевидно, что из последних сил. Это и были последние крохи того, что он сегодня мог отдать: после финишной черты внутри не осталось ничего. Лежать, раскинув руки, на снегу, пока Феликс трясёт за плечи и почти что расцеловывает в щёки, да битую четверть часа пытаться выровнять сбитое дыхание — он и в микст-зоне, спустя столько времени, выговаривал пару слов за выдох и раздувал грудь, будто бы он не попытку проехал пятнадцать минут назад, а пережил попытку удушения только что.
И в этом весь Марсель — Марсель сегодняшний, повзрослевший, заматеревший. И научившийся выжимать себя до последней капли, не задумываясь о том, что будет завтра, что будет потом. Именно поэтому все его слова о конце карьеры после следующего сезона до боли в костяшках пальцев отдают правдой.
Краткое содержание слалома в Санкт-Морице: ВСЕ РЫДАЮТ. Все. Слезами смыло всё вокруг, и снежный настил, и слаломные флажки, и весь экспертный состав Евроспорта с Тиной королевой нашей Мазе во главе, и журналистов в микст-зоне, и даже дядьку Андреева, привычного к любой чуши, накрыло с головой.
Рыдал, расшвыривая вокруг остатки не растерянной ещё экипировки, Хенрик. У мальчика сдали нервы — просто, как иногда бывает, все мы люди, а давление было слишком велико. Давно я не видела соревнования, в котором Хенрик косячил бы сразу в двух попытках одновременно, причём смачно, основательно. Казалось бы, сами боги подарили ему все шансы действительно стать Королём, коим в своей голове он уже стал несколько недель назад — большинство конкурентов самоустранилось, а Марсель свалился с лютым гриппом и ездил до сегодняшнего дня из последних сил. Но нет, мальчик мой, не король ты. Пока только наследный принц. И долго тебе ещё оставаться в этой роли.
Беззвучно плакал, застыв на корточках в углу финишной зоны, Маркуша Шварц. Старательный, прилежный, классический «хорошенький мальчик» оказался слишком хорошим, слишком осторожным и от излишней осмотрительности так и не поверившим в свои силы перед второй попыткой. Недоверие к самому себе, котик, так всегда и заканчивается, и раз уж ты выбрал себе самую чувственную, безбашенную и взрывную дисциплину своего вида спорта, пора тебе учиться выключать «хорошего мальчика» хотя бы на минуту от стартовых ворот до финишной черты.
Ревел как школьник расчувствовавшийся донельзя Феликс, перед камерами баварского телевидения размазавшись настолько, что полторы минуты мог выдавить из себя только бессвязные всхлипывания и слово «Wahnsinn», и дававшему рядом интервью Лизеру даже пришлось прерваться, чтобы Феликсу было в кого уткнуться. Всё не могло пройти ещё тяжелее, потому что тяжелее просто некуда, бормочет между вздохами Феликс, и ты действительно веришь во все сообщения про состояние спины, про дикую боль, про угрозу недопуска на старт по состоянию здоровья. Но в этом виде спорта нет никого с хотя бы вполовину такой же силой воли, как у Феликса. Колоссальная сила духа — и колоссально же огромное сердце, и в этом весь он. Я тут всё чаще о Марселе да о Марселе, но нельзя забывать ни на минуту, кто привёл меня в горные лыжи и кто всегда будет для меня просто лучшим.
Дикий сердцем Ману Феллер, личное открытие последних двух сезонов, реветь начал ещё вчера. Так и рассказывает в микст-зоне: так странно, мол, вспоминать, как ещё вчера лежал в номере, захлёбываясь слезами от слов командного врача, что с такой разболевшейся спиной на старте делать нечего. Но ничего, собрали его по кусочкам и, мало на что надеясь, выпихнули последним номером в бой. Доедет, и славно, не доедет, что мы там не видели.
И Ману, в лучших своих традициях, глупо косякнул в первой попытке, но на трассе удержался. Обиделся на себя, разозлился до раскрасневшихся щёк — и роскошно прошёл вторую, так, как он умеет, так, как всегда бы надо. А потом стоял с полдюжины чужих попыток, беспомощно хватая воздух губами, как рыба, вытащенная из воды, и пытаясь осознать, что всё это действительно происходит. Что он правда берёт серебряную медаль чемпионата своим первым же в жизни попаданием на подиум. Что он правда лучший слаломист мира из числа обитателей планеты Земля — Марсель не в счёт.
Солнечные очки, которыми он ещё пытался удержать чувство собственного достоинства в микст-зоне, помогли паршиво: пусть глаз не видно, но весь мир и так увидел, что ревел ты как ребёнок, милый Ману. Для тебя урок прост: крутые мужчины тоже имеют право на слёзы на публике, и твои зелёные усы в Китце — куда больший повод стесняться, чем плохо скрытые радостные всхлипывания перед камерами.
А Марсель просто Марсель. Просто лучший. И наконец вернувшийся на трон. Это было нелегко, это было чертовски сложно — после этого года, после тяжёлого гриппа, после цунами из помоев от австрийской прессы после запоротого командника, которое накрыло с головой и ударило по болевым точкам так, что он до сих пор смотрит на людей с камерами чуть изподлобья, с опаской, словно нашкодивший щенок, ожидающий оплеуху. Марсель смог. Марсель зажёгся — не так ярко, как обычно, очевидно, что из последних сил. Это и были последние крохи того, что он сегодня мог отдать: после финишной черты внутри не осталось ничего. Лежать, раскинув руки, на снегу, пока Феликс трясёт за плечи и почти что расцеловывает в щёки, да битую четверть часа пытаться выровнять сбитое дыхание — он и в микст-зоне, спустя столько времени, выговаривал пару слов за выдох и раздувал грудь, будто бы он не попытку проехал пятнадцать минут назад, а пережил попытку удушения только что.
И в этом весь Марсель — Марсель сегодняшний, повзрослевший, заматеревший. И научившийся выжимать себя до последней капли, не задумываясь о том, что будет завтра, что будет потом. Именно поэтому все его слова о конце карьеры после следующего сезона до боли в костяшках пальцев отдают правдой.