мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Плюнула на всё и провела вечер с документалками Вернера Херцога, которых, к своему стыду, не видела прежде ни одной, а теперь считаю, что просто обязана посмотреть все и сразу.
Die große Ekstase des Bildschnitzers Steiner — снятая в 1974 году документалка про Вальтера Штайнера, прыгуна с трамплина, лучшего полётчика своего времени. Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что я не знала о её существовании, но это совершенно программная вещь для всех, кто считает, что понимает этот вид спорта. Потому что Херцог фактически исполнил мою мечту, она же планы на карьеру: снял фильм о главном табу всех прыжков, о страхе. Страх не является лейтмотивом, но проходит красной нитью через всё повествование, оттеняя и кровожадность публики, и эгоизм, и неоправданный риск, и жертвы ради хлеба и зрелищ, и мотив бессмысленных гладиаторских боёв. И всё это — через призму личности Штайнера, тонкого, хрупкого, ранимого, беспокойного, воспринимающего всё слишком всерьёз и слишком близко к сердцу. И да, монолог про птицу — одна из самых ярких метафор, которые я слышала за последнее время.
А потом я решила, что недостаточно ударила себе по всем болевым точкам и села смотреть Gasherbrum — der leuchtende Berg с Райнхольдом Месснером. И вот тут я засады не ожидала: я только в тот момент поняла, что со всей моей любовью к Райнхольду, со всей моей вовлечённостью, я никогда не видела ничего длинного и внятного с ним молодым. Да, короткие записи с экспедиций на Ютубе, да, длинные интервью сейчас, когда он, умудрённый опытом старик, не ходящий в большие горы больше двадцати лет, размышляет о том, что могло бы быть и что не случилось. Но вот так, чтобы Райнхольд, такой молодой, с переливающейся через края кипучей энергией, такой красноречивый, делающий всё на разрыв аорты, такой трагичный, такой — знаете, как плохо зажившая рана, чуть спрятанная бинтами и одеждой, — такого не было. Вот он сидит перед камерой, пытается улыбаться на вопросы о Гюнтере, а потом срывается, и вся боль, от которой он бежал всю свою жизнь и которая превратилась в побег от самого себя и других людей, не веривших в правду о смерти его брата, проступает наружу, просачивается, словно свежая кровь через марлевую повязку. На такое тяжело смотреть.
На этой почве снова взяла в руки Die rote Rakete am Nanga Parbat, но читать её так же невыносимо трудно: это не книга, это психотерапия и непроработанная боль.
Die große Ekstase des Bildschnitzers Steiner — снятая в 1974 году документалка про Вальтера Штайнера, прыгуна с трамплина, лучшего полётчика своего времени. Я до сих пор не понимаю, как так получилось, что я не знала о её существовании, но это совершенно программная вещь для всех, кто считает, что понимает этот вид спорта. Потому что Херцог фактически исполнил мою мечту, она же планы на карьеру: снял фильм о главном табу всех прыжков, о страхе. Страх не является лейтмотивом, но проходит красной нитью через всё повествование, оттеняя и кровожадность публики, и эгоизм, и неоправданный риск, и жертвы ради хлеба и зрелищ, и мотив бессмысленных гладиаторских боёв. И всё это — через призму личности Штайнера, тонкого, хрупкого, ранимого, беспокойного, воспринимающего всё слишком всерьёз и слишком близко к сердцу. И да, монолог про птицу — одна из самых ярких метафор, которые я слышала за последнее время.
А потом я решила, что недостаточно ударила себе по всем болевым точкам и села смотреть Gasherbrum — der leuchtende Berg с Райнхольдом Месснером. И вот тут я засады не ожидала: я только в тот момент поняла, что со всей моей любовью к Райнхольду, со всей моей вовлечённостью, я никогда не видела ничего длинного и внятного с ним молодым. Да, короткие записи с экспедиций на Ютубе, да, длинные интервью сейчас, когда он, умудрённый опытом старик, не ходящий в большие горы больше двадцати лет, размышляет о том, что могло бы быть и что не случилось. Но вот так, чтобы Райнхольд, такой молодой, с переливающейся через края кипучей энергией, такой красноречивый, делающий всё на разрыв аорты, такой трагичный, такой — знаете, как плохо зажившая рана, чуть спрятанная бинтами и одеждой, — такого не было. Вот он сидит перед камерой, пытается улыбаться на вопросы о Гюнтере, а потом срывается, и вся боль, от которой он бежал всю свою жизнь и которая превратилась в побег от самого себя и других людей, не веривших в правду о смерти его брата, проступает наружу, просачивается, словно свежая кровь через марлевую повязку. На такое тяжело смотреть.
На этой почве снова взяла в руки Die rote Rakete am Nanga Parbat, но читать её так же невыносимо трудно: это не книга, это психотерапия и непроработанная боль.