мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Восемьдесят лет сегодня — наверное, этой ночью было. Никто не знает и, надеюсь, никогда не узнает. В сентябре снова собираются искать, и снова придётся закрывать глаза, затыкать уши, молчать и прикусывать язык.
Листаю ранние стихи, собранные только в посмертные сборники, натыкаюсь на своё любимое лаконичное «En Sirio, / hay niños».
Листаю «Поэта в Нью-Йорке», и перед глазами стоит потерянный взгляд Ф., такого ранимого, такого израненного, нагого перед всем миром, для которого и переполненная людьми улица это ад, а фруктовая лавка — контора смерти.
Вспоминаю строки, которые написаны у меня прямо поверх обоев на рабочем столе: «¿qué voy a hacer, ordenar los paisajes? ¿ordenar los amores que luego son fotografías, que luego son pedazos de madera y bocanadas de sangre?», потому что это то, что я не умею признавать — Ф. точно так же не умел.
Пробегаю глазами многострадальную и избитую голливудскими идиотами «Оду Сальвадору Дали», незрелую, почти детскую — но впервые в жизни ловлю себя на мысли, что какой же смелости требовалось сказать во всеуслышание «no es el arte la luz que nos ciega los ojos: es primero el amor, la amistad o la esgrima» человеку, который так и не смог признаться даже самому себе, что любил тебя.
Каждый раз, знаете, как со старым другом встречаюсь — пусть он и старше меня на добрую сотню лет.
Листаю ранние стихи, собранные только в посмертные сборники, натыкаюсь на своё любимое лаконичное «En Sirio, / hay niños».
Листаю «Поэта в Нью-Йорке», и перед глазами стоит потерянный взгляд Ф., такого ранимого, такого израненного, нагого перед всем миром, для которого и переполненная людьми улица это ад, а фруктовая лавка — контора смерти.
Вспоминаю строки, которые написаны у меня прямо поверх обоев на рабочем столе: «¿qué voy a hacer, ordenar los paisajes? ¿ordenar los amores que luego son fotografías, que luego son pedazos de madera y bocanadas de sangre?», потому что это то, что я не умею признавать — Ф. точно так же не умел.
Пробегаю глазами многострадальную и избитую голливудскими идиотами «Оду Сальвадору Дали», незрелую, почти детскую — но впервые в жизни ловлю себя на мысли, что какой же смелости требовалось сказать во всеуслышание «no es el arte la luz que nos ciega los ojos: es primero el amor, la amistad o la esgrima» человеку, который так и не смог признаться даже самому себе, что любил тебя.
Каждый раз, знаете, как со старым другом встречаюсь — пусть он и старше меня на добрую сотню лет.