мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Блядь, Боуи.
Я вообще-то обычно не по массовой скорби, но — блядь.
Вчера, возвращаясь домой около полуночи, я плясала в пустом вагоне метро под «Heroes», потому что я люблю так делать много лет подряд, и обязательно под Боуи, а потом, борясь со сном, три раза подряд заслушивала его новый альбом «Blackstar»; сильная, безмерно сильная вещь — и такой изящный способ попрощаться. Три дня назад я впервые за чёрт знает сколько времени считала часы до какого-то события, словно карапуз, ждущий подарков в новогоднюю ночь, — до полуночи, когда на Apple Music разблокируется всё тот же «Blackstar».
Я не помню себя в сознательном возрасте, лет с двенадцати-тринадцати, когда Боуи не было в моей жизни. Разные периоды его музыкальной биографии — нет, биографий, множественное число, — приходились на разные периоды моей жизни, но из саундтреков к моим будням в том или ином обличии он не исчезал никогда. К тому же, я тот страшный человек, который посмотрел всю его фильмографию, включая самый отборный треш. Да господи, я и в рыжий-то не в последнюю очередь краситься начала из-за огненных волос Зигги Стардаста. Он в некотором роде всегда был для меня мерилом: если Боуи мог решиться на что-то с собственной внешностью или ввязаться в любой другой эксперимент, не считая это безвкусицей, то, значит, и я могу. Потому что он всегда своим примером показывал, что быть другим, отличающимся, выделяющимся, не только можно, но и очень здорово.
В последние два года, с того момента, как он, досрочно отправленный всеми в отставку, после многих лет молчания внезапно выпустил новую песню, а затем и альбом, где-то на краю сознания постоянно болталась мысль: если внезапно случится такое чудо, что он решит дать хоть один концерт после десятилетней спячки, то я сорвусь в любую точку мира; пожалуй, это единственный музыкант на планете, ради которого можно было бы так сделать. Не случилось. Может, и к лучшему.
И — да. Никто не мог попрощаться лучше — а это и было прощание, большими буквами, красными нитками.
Я вообще-то обычно не по массовой скорби, но — блядь.
Вчера, возвращаясь домой около полуночи, я плясала в пустом вагоне метро под «Heroes», потому что я люблю так делать много лет подряд, и обязательно под Боуи, а потом, борясь со сном, три раза подряд заслушивала его новый альбом «Blackstar»; сильная, безмерно сильная вещь — и такой изящный способ попрощаться. Три дня назад я впервые за чёрт знает сколько времени считала часы до какого-то события, словно карапуз, ждущий подарков в новогоднюю ночь, — до полуночи, когда на Apple Music разблокируется всё тот же «Blackstar».
Я не помню себя в сознательном возрасте, лет с двенадцати-тринадцати, когда Боуи не было в моей жизни. Разные периоды его музыкальной биографии — нет, биографий, множественное число, — приходились на разные периоды моей жизни, но из саундтреков к моим будням в том или ином обличии он не исчезал никогда. К тому же, я тот страшный человек, который посмотрел всю его фильмографию, включая самый отборный треш. Да господи, я и в рыжий-то не в последнюю очередь краситься начала из-за огненных волос Зигги Стардаста. Он в некотором роде всегда был для меня мерилом: если Боуи мог решиться на что-то с собственной внешностью или ввязаться в любой другой эксперимент, не считая это безвкусицей, то, значит, и я могу. Потому что он всегда своим примером показывал, что быть другим, отличающимся, выделяющимся, не только можно, но и очень здорово.
В последние два года, с того момента, как он, досрочно отправленный всеми в отставку, после многих лет молчания внезапно выпустил новую песню, а затем и альбом, где-то на краю сознания постоянно болталась мысль: если внезапно случится такое чудо, что он решит дать хоть один концерт после десятилетней спячки, то я сорвусь в любую точку мира; пожалуй, это единственный музыкант на планете, ради которого можно было бы так сделать. Не случилось. Может, и к лучшему.
И — да. Никто не мог попрощаться лучше — а это и было прощание, большими буквами, красными нитками.