мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Вот и прошла последняя прыжковая медаль. В голове этот факт не уложился, и слава всем богам, потому что иначе вчера я бы разрыдалась у кого-нибудь на шее, и не уверена, что этот кто-нибудь был бы уместным выбором.
Пара слов о спортивной части: такого валидольного командного соревнования я не помню уже давно. Да, за час до начала я вообще была в полной уверенности, что мои австрийцы не возьмут совсем ничего, однако к финалу, к двум решающим прыжкам, я обнаглела настолько, что вознадеялась на золото. И, как нетрудно догадаться, чуть не словила инфаркт прямо на месте. Через пять минут, когда эмоции улеглись, я всё же осознала, что за милых немцев я рада до безумия, за очаровательных японцев тоже, а учитывая то адище, которое творится в стане австрийцев, серебро дороже любого золота. А когда немцы на подиуме затащили всех на первую ступень пьедестала, то я, да и все вокруг, чуть не умерла от умиления. Так оно и должно быть всегда, непременно и неизменно.
Главным героем вчерашнего дня и всех Олимпийских игр для меня был и остаётся Томас Моргенштерн. Человек, который еще три дня назад с непередаваемым ужасом в глазах смотрел на большой трамплин и рассказывал, что ему даже в мыслях очень тяжело представить прыжки на чём-то больше К-95, вчера полетел. После прыжка на 133 метра во втором раунде во всём мире не было никого счастливее Томаса. Он вприпрыжку бегал по зоне финиша, то и дело вопя в какую-нибудь телевизионную камеру "I can jump again, I can fly again!", а когда дошёл до моей зоны прессы, то уже чуть успокоившись произнёс "For me, this medal means more than a gold medal". Невероятный, невозможный Томас. (И как же, как же его любит Пойнтнер: Алекс поймал его после второго прыжка, крепко обнял и не отпускал минуты три).
То, что золота команду лишит именно Грегор, я знала. Когда после первого прыжка на трибунах я разглядела Маркуса Прока, то мне сразу стало понятно, что дело плохо: просто так такую тяжелую артиллерию в Сочи бы не притащили. Поэтому наблюдаемая мной последние три дня картина "Грегор на грани нервного срыва" (почти Альмодовар, только с неизменным австрийским привкусом) действительно была настолько серьезной, как мне казалось. Увы, так произошло, и сделать с этим ничего нельзя.
Лирическое отступление: вчера я, кажется, пережила самое смешное интервью своей жизни. Я стою себе, никого не трогаю, подслушиваю интервью Штокля норвежцам и матерюсь про себя, что Алекс, зараза такой, доучил норвежский до того, что я перестала его понимать. Грегор подходит к стоявшему в полуметре от меня журналисту из Reuters. Стандартно изгибается в знак вопроса и начинает монотонно рассказывать всякую чепуху, попутно ища, куда бы пристроить блуждающий в пространстве взгляд. Находит: на мои закудрявившиеся от влажности воздуха волосы. Дальнейшая сцена может быть описана фразой "и пусть весь мир подождёт": Грегор залипает на мои волосы, всё больше и больше отстраняясь от содержания интервью, я нещадно залипаю на самого Грегора вместо того, чтобы записывать, и так продолжается минуты полторы, не меньше, пока стоящий на заднем фоне пресс-атташе сборной Флориан не переходит с тихого похихикивания над нами в дикий хохот и не утаскивает Грегора за шкирку. В общем, интервью прошло мимо всех участников. Смешно, да.
Хайбёк и Краус получают от меня статус "личное открытие на ОИ": Краус вообще всего открытие сезона, а Хайбёк внезапно стал лидером сборной Австрии по результатам и общему уровню вменяемости. Honorable mention моей большой норвежской любви Аннешу Фаннемелю, вновь подтвердившему своё амплуа крепкого номера два норвежской сборной.
За словенцев безумно обидно, но колено Роберта закончилось, к сожалению, ещё вчера. Я действительно не понимаю, почему его выпустили в таком состоянии на индивидуальный старт, а не отправили лечить колено до гораздо более важного командного старта. Вот и логичный результат. Но Роби молодец, боролся до последнего и даже старался улыбаться в микст-зоне, по которой и идти-то сам не был в состоянии, только опираясь на очаровательного пресс-атташе в сборной, по габаритам превосходящего штук пять Роби, слепленных воедино.
Не смогла положить в голову, что прыжки закончились. Осталось три дня двоеборья, но пока перспектива безрадостная: сегодня придётся снова слушать потоки говна от французских журналистов к Джейсону Лами-Шапюи, а также видеть сборную Норвегии без Кокслиена (серьёзно? Гробак? серьёзно?). И, конечно же, расстраиваться за невовремя свалившегося Френцеля, который, скорее всего, даже не выйдет на старт за своей второй золотой медалью. Беда-беда-беда.
Пара слов о спортивной части: такого валидольного командного соревнования я не помню уже давно. Да, за час до начала я вообще была в полной уверенности, что мои австрийцы не возьмут совсем ничего, однако к финалу, к двум решающим прыжкам, я обнаглела настолько, что вознадеялась на золото. И, как нетрудно догадаться, чуть не словила инфаркт прямо на месте. Через пять минут, когда эмоции улеглись, я всё же осознала, что за милых немцев я рада до безумия, за очаровательных японцев тоже, а учитывая то адище, которое творится в стане австрийцев, серебро дороже любого золота. А когда немцы на подиуме затащили всех на первую ступень пьедестала, то я, да и все вокруг, чуть не умерла от умиления. Так оно и должно быть всегда, непременно и неизменно.
Главным героем вчерашнего дня и всех Олимпийских игр для меня был и остаётся Томас Моргенштерн. Человек, который еще три дня назад с непередаваемым ужасом в глазах смотрел на большой трамплин и рассказывал, что ему даже в мыслях очень тяжело представить прыжки на чём-то больше К-95, вчера полетел. После прыжка на 133 метра во втором раунде во всём мире не было никого счастливее Томаса. Он вприпрыжку бегал по зоне финиша, то и дело вопя в какую-нибудь телевизионную камеру "I can jump again, I can fly again!", а когда дошёл до моей зоны прессы, то уже чуть успокоившись произнёс "For me, this medal means more than a gold medal". Невероятный, невозможный Томас. (И как же, как же его любит Пойнтнер: Алекс поймал его после второго прыжка, крепко обнял и не отпускал минуты три).
То, что золота команду лишит именно Грегор, я знала. Когда после первого прыжка на трибунах я разглядела Маркуса Прока, то мне сразу стало понятно, что дело плохо: просто так такую тяжелую артиллерию в Сочи бы не притащили. Поэтому наблюдаемая мной последние три дня картина "Грегор на грани нервного срыва" (почти Альмодовар, только с неизменным австрийским привкусом) действительно была настолько серьезной, как мне казалось. Увы, так произошло, и сделать с этим ничего нельзя.
Лирическое отступление: вчера я, кажется, пережила самое смешное интервью своей жизни. Я стою себе, никого не трогаю, подслушиваю интервью Штокля норвежцам и матерюсь про себя, что Алекс, зараза такой, доучил норвежский до того, что я перестала его понимать. Грегор подходит к стоявшему в полуметре от меня журналисту из Reuters. Стандартно изгибается в знак вопроса и начинает монотонно рассказывать всякую чепуху, попутно ища, куда бы пристроить блуждающий в пространстве взгляд. Находит: на мои закудрявившиеся от влажности воздуха волосы. Дальнейшая сцена может быть описана фразой "и пусть весь мир подождёт": Грегор залипает на мои волосы, всё больше и больше отстраняясь от содержания интервью, я нещадно залипаю на самого Грегора вместо того, чтобы записывать, и так продолжается минуты полторы, не меньше, пока стоящий на заднем фоне пресс-атташе сборной Флориан не переходит с тихого похихикивания над нами в дикий хохот и не утаскивает Грегора за шкирку. В общем, интервью прошло мимо всех участников. Смешно, да.
Хайбёк и Краус получают от меня статус "личное открытие на ОИ": Краус вообще всего открытие сезона, а Хайбёк внезапно стал лидером сборной Австрии по результатам и общему уровню вменяемости. Honorable mention моей большой норвежской любви Аннешу Фаннемелю, вновь подтвердившему своё амплуа крепкого номера два норвежской сборной.
За словенцев безумно обидно, но колено Роберта закончилось, к сожалению, ещё вчера. Я действительно не понимаю, почему его выпустили в таком состоянии на индивидуальный старт, а не отправили лечить колено до гораздо более важного командного старта. Вот и логичный результат. Но Роби молодец, боролся до последнего и даже старался улыбаться в микст-зоне, по которой и идти-то сам не был в состоянии, только опираясь на очаровательного пресс-атташе в сборной, по габаритам превосходящего штук пять Роби, слепленных воедино.
Не смогла положить в голову, что прыжки закончились. Осталось три дня двоеборья, но пока перспектива безрадостная: сегодня придётся снова слушать потоки говна от французских журналистов к Джейсону Лами-Шапюи, а также видеть сборную Норвегии без Кокслиена (серьёзно? Гробак? серьёзно?). И, конечно же, расстраиваться за невовремя свалившегося Френцеля, который, скорее всего, даже не выйдет на старт за своей второй золотой медалью. Беда-беда-беда.
Грегор залипает на мои волосы ... я нещадно залипаю на самого Грегора
Поеду, но очень надеюсь в несколько другом качестве)
Ну, всякое в моей жизни бывает.) Причем все мои контакты со Шлиренцауэром всегда весьма эпичны
То есть были еще кое-какие моменты?)
Были-были. В этот раз я в принципе каждый раз настолько нещадно залипала на него, что пресс-атташе начал меня узнавать и ржать надо мной каждый раз, как видел меня. А в прошлом декабре было два смешных эпизода. Первый - про легендарный ремень, когда я, помогая секьюрити на КПП, решила поиграть во властвую женщину и в результате короткой, но емкой беседы в стиле "кто кого задавит сарказмом" заставила Грегора медленно, томно и вальяжно снимать передо мной ремень (весело даже не это, а то, что об этой сцене узнал мой начальник, ржал надо мной все соревнование и превратил в такую городскую легенду (обросшую несуществующими подробностями, так как меня как-то видели в гостинице спортсменов в пять утра, хотя моя цель пребывания там была очень безобидной), что прошло больше года, а надо мной до сих пор ржут и подкалывают незнакомые мне люди при любом упоминании Грегора)). А потом было просто: в следующий раз я пожелала ему удачи, а он занял худшее место в сезоне и оставшееся время ходил вокруг с задранным носом и старательно меня игнорировал и смотрел страшными глазами