Третий день не могу перестать думать о Патрике Фаркаше.

И сформулировать что-либо слишком сложно — ну что можно конструктивного сказать про то, что у тебя в команде один из наиболее милых твоему сердцу игроков пару месяцев назад чуть не умер от инсульта в двадцать семь, мать его, лет? Один ком в горле, да и только.

То, что с ним что-то действительно серьёзное, было понятно сразу, да: по тону Джесси и Кристофа, по тому, как мальчики тихо и аккуратно отвечали на все вопросы о нём в первые недели. Да по тому, как даже чёртова «Кроне» удивительно уважительно писала, в отличие от привычного тона.

Но потом ты видишь самого Фарки, у которого дрожит голос на слове «инсульт» в первой же фразе записанного интервью, которое он дал, потому что не хочет ничего скрывать, и потом ты видишь, как он отводит глаза, когда признаётся, что с правой рукой всё до сих пор неважно, и потом ты видишь, как он борется с собой, рассказывая о том, как провёл те десять минут паралича в комнате для отдыха, отсчитывая минуты до того, как его хватятся, потому что скоро должно начаться тактическое занятие, а он никогда не опаздывает, и пытаясь не думать, что вот так, наверное, смерть и выглядит.

«Когда я пришёл в себя и полез в интернет поискать кого-то из профессиональных футболистов, которые тоже это пережили, то я никого не нашёл. Может, не было положительных историй. Может, кто-то решил не признаваться. Мне важно про всё это рассказать — чтобы если вдруг с кем-то такое случится, он мог найти меня и связаться со мной. Мне самому такое было очень нужно». Ох, Фарки.

Вопрос «почему именно кто-то» никогда не имеет смысла. Но в случае с Фарки мне хочется его задать уже не первый раз.

И, конечно, неделя с «Наполи» и «Рапидом» теперь играет совсем другими красками. Я не знаю, как у Джесси получилось привести мальчиков в порядок после этого.

Возвращайся, котяра. Только очень и очень аккуратно. Очень надеюсь, что все хорошо подумали перед тем, как дать Фарки добро на выход на тренировки уже после зимней паузы.