Забавно, насколько символичными в последние годы стали для нас цифры 6:2. Ничем не примечательный сам по себе счёт, теннисный, почти анекдотичный — но каждый раз, как мы сталкиваемся с этими числами, они значат куда больше, чем 5:0, 7:3 или любая другая комбинация с неприличным разгромом.

Сначала это был проклятый Дортмунд, где рухнуло в тартарары всё, что держалось на соплях и честном слове. 6:2, правильное направление, веха. Потом, казалось, цикл замкнулся: Берлин спустя три месяца, те же роковые 6:2, с которых всё — ну нет, не «началось», тут должно быть другое слово, — но ими же и закончилось. С другой тональностью, с другой окраской, с вновь обретённой верой, о которой забыли на долгие, тянувшиеся хуже месяцев недели.

Но нет, история развивается по спирали, и позавчера магия чисел снова проявилась. Опять не в нашу пользу, но, знаете, ещё мощнее и светлее, да не побоюсь я этого слова, чем в Берлине.

Я уже писала до матча, что результат — последняя по значимости вещь в этот день. Все мы знаем, как оно всегда бывает, судьба уже заранее щёлкнула нас по носу жеребьёвкой, дав худший вариант из возможных, и всерьёз рассчитывать на победу значило расписаться в наивности пятилетнего ребёнка. Это все понимали: терять нам нечего, даже чувство собственного достоинства (с этим вот прекрасно справился «Шальке» днём позже — шлакоблокунь великий клуб, никогда нельзя в нём сомневаться). Мы выйдем на большой матч при полном стадионе, мы попробуем показать всё, чему научились за этот год, а дальше как получится. Выйдет — всем виски в этом баре, не выйдет — нос по ветру и к Дортмунду готовиться, за субботний матч хотя бы очки дают.

Но господи, то, что происходило вокруг матча, куда, куда важнее шести пропущенных голов. Потому что главным словом вечера было «единство». Мы вместе. Мы, весь Норд, полная «БайАрена» с простым, но красивым перформансом, город, где то тут, то там на окнах и балконах висят флаги с байеркройцем — все мы вместе. Мальчики вместе, на поле и вне него. Вся команда. Мы с командой. Боже, какая лютая сентиментальщина, но она настолько пробралась под кожу, что у меня мурашки вторые сутки не проходят.

И мальчики вышли и бились изо всех сил. Первый тайм был очень качественный, не считая совершенно анекдотического противоборства греченьки с Роббеном: да, мы были чуть медленнее и чуть косячнее, но мы кусались, огрызались, даже забили железной головушкой копетана. Потом Хайко, видимо, телепатически принял мои громкие размышления на пол Норда о том, что, будь счёт ещё хуже, я б ушла в 3-4-3 с Лёней Бэйли — и решил, что играем на все деньги, можно и сейчас рискнуть. Это оказалось феерически нерабочей идеей, потому что защищающийся «как сосиска», по собственному признанию, Юля Брандт и такой же Лёня — такой себе вариант против организованной и крушащей всё на своём пути «Баварии». Хайко быстро понял, что дело труба, и через 15 минут вернул всё обратно на 4-2-3-1, но было уже поздно, шалость не удалась, нам успели насовать по самые помидоры.

Но и плевать на это. Важно другое: как невыносимо громко пел Норд. После каждого гола в наши ворота ещё громче, ещё мощнее, не замолкая ни на минуту. После какого-то очередного изменения счёта кто-то вспомнил великую нетленку Die Toten Hosen — ну, что про Wir würden nie zum FC Bayern München gehen, — и следующие две минуты были веселейшим моим опытом на «БайАрене», потому что какой ж кайф-то оглушительно вопить вечный вопрос про то, каких родителей надо иметь, чтобы вырасти настолько испорченным, чтобы подписать контракт с таким мерзотным клубом.

А после матча — с ужасным счётом, да, shit game, как охарактеризовал её на следующий день Штеф Кисслинг — случилось то, ради чего нужно было пройти через эти шесть голов. Финальный свисток не сбавил громкость Норда, и мы продолжили петь во всю глотку. Потянувшиеся к нам с благодарностью мальчики сначала недоверчиво попереглядывались, а потом поняли: всё в порядке. Их никто не винит. На них никто не злится и не обижен. Мы все — с ними. И вот это преображение, когда все подняли головы и обратно выпрямили спины, оно дорогого стоит.

Под развесёлое и такое привычное уже в этом сезоне Wir sind stolz auf unser Team мальчики потянулись в сторону раздевалки. Ларс специально замедлил шаг, будто бы стараясь отложить момент, когда эти песни стихнут. Отстав уже на несколько метров ото всех, он, едва повернув в нашу сторону голову, в своей пробивающейся сквозь серьёзность ребяческой манере, на секунду буквально вскинул согнутую руку с кулаком: «мощно». И сразу же поспешил в раздевалку в три раза быстрее. Это правда было мощно, Ларс. Потом, правда, копетан разнесёт в гневе половину комнаты для допинг-контроля, куда его утащили, чтобы испортить вечер ещё сильнее, но этот момент явно останется с ним надолго.

Да и со всеми. Все с таким удивлением говорили о наших песнях после конца матча — с удивлением, смешанным с благодарностью. Даже Хайко сказал, что когда сам играл, не видел такого никогда после крупных проигрышей. Даже Штеф, который немало видел всего за эти годы. Нет, ребята, вот это вот auch in schweren Zeiten из гимна — не пустые слова.

С утра дошли до тренировки, как всегда. На ней было три калеки, Хайко решили особо не трогать, там Бильд лез с неприятными вопросами, хотя ачивмент анлокд, он явно нас уже узнает. Поумилялись на то, как мальчики откровенно понтуются перед пришедшими поглазеть и громко на них реагирующими девочками — boys will be boys, покрасоваться это ж святое. Обнаружили, что Луки Аларио отлично матюкается по-немецки. Получили пачку инсайдов, в том числе про то, что Хайко котик (будто до этого не знали) и сам попросил поставить для журналистов будочку с обогревом и туалетом у тренировочного поля, чтобы не мёрзли и не мокли, З — заботочка.

Но, разумеется, главная цель любой тренировки — пообниматься со Штефом. Для меня в последний раз до его конца карьеры. Он никуда не денется, слил нам, что будет ассистентить у Йонаса с Руди, но всё равно это прощание (ох, как он почти ошарашено повторил за нами это «only three weeks», да, Штеф, время летит неумолимо). И это было очень светлое и хорошее прощание. И очень, очень правильное, как и надо с этим двухметровым воплощением любви, на которой и держится вся вселенная. Я буду ужасно скучать.