Мы тут, эцсамое, Санту доиграли. Как орг я продолбалась, конечно, феноменально, но праздники hit me like a wrecking ball, с кем не бывает, когда ваш орг заслуженный алкоголик.
Про текст скажу так: больше Ковачей богу Ковачей. Моё притапливание за «Айнтрахт» вообще ни для кого не секрет, а тут дали возможность широко помахать флагом с орлом. Я вообще, правда, планировала что-то большее по размеру и более сюжетно-содержательное, но вышли, как всегда, сопли на несчастные шестьсот слов, которые я почему-то выдавливала из себя две недели в результате внезапно наступившей писательской импотенции. Для вдохновения, правда, я перечитала и пересмотрела такое количество всего, что заново влюбилась в Нико, ещё больше влюбилась в Роберта, и вообще всё очень плохо, можно мне позорненько и пока никто не видит на «Вальдштадион» попускать слюни и позалипать.
Для
Рикки ХирикиккиНазвание: Mitgefangen, mitgehangen
Автор: blenamiboaПейринг/персонажи: Роберт Ковач (/) Нико Ковач
Рейтинг: абсолютно детский
Жанр: что-то вроде character study
Размер: драббл, ~600 слов
Саммари: Роберт всегда оставался в шаге от собственного брата.
Примечания: автор совершенно не смог пройти мимо Ковачей в заявке. Большого текста не получилось, скорее минимально размазанные по экрану внутренние сопли про «Айнтрахт» в целом, так что извиняйте.
Условия: Роберт Ковач/Нико Ковач (а вдруг!)
читать дальшеОдна из вещей, которую Роберт умеет делать лучше всего, — считать шаги.
Раз, два, три — столько шагов всегда требовалось на то, чтобы занять более уверенную позицию, когда на тебя выбегает нападающий противника.
Раз, два — столько хватало, чтобы переступить с ноги на ногу, глубоко вдохнуть и прийти в себя, когда маска внешнего спокойствия спадает так невовремя.
Раз.
Столько всегда отделяло его от Нико.
Роберт всегда оставался в шаге от собственного брата. Чуть позади и немного с краю, так, чтобы свет прожекторов не слепил глаза и камеры не дотягивались. Никакого бега наперегонки: позиции и роли расписаны ещё до того, как начинается движение.
***
Четыре глаза видят лучше двух. Нико повторяет это раз за разом, снова и снова, будто бы оправдываясь перед кем-то, что в который раз тянет вслед бесплатное приложение. Может быть, даже перед самим собой, может, в первую очередь перед самим собой, но Роберту хочется знать это меньше всего на свете.
Четыре глаза видят лучше двух, повторяет Нико день за днём, и Роберт за годы лучше других понял, что расстояние всего лишь одного шага открывает совсем другой угол обзора.
***
Роберт смотрит на Нико на бровке: широко расправленные плечи, аккуратно зачёсанные назад волосы, как всегда безупречное пальто. Он жестикулирует игрокам с экспрессией полусумасшедшего дирижёра, чей разномастный оркестр играет вразнобой и невпопад, но после очередного окрика, после очередного щелчка пальцами или хлопка все скидывают с себя отстранённое оцепенение и возвращаются к реальности.
Реальности, в которой главной движущей силой одиннадцати парней на поле становится застилающая глаза агрессия. Роберт хотел бы думать, что не понимает, откуда она берётся — хотя кому он врёт, конечно, понимает. Такая плотная, такая вязкая, что ему порой кажется, что за её невидимые цепи, тянущиеся от бровки на метры вперёд, вглубь изумрудного поля, можно схватиться, когда теряешь равновесие от закружившейся вдруг от напряжения головы.
Нико давно знает, как пьянит эта чистая, кипучая агрессия. Роберт давно знает, как она заводит Нико.
Впитывав её в себя год за годом, Нико наконец нашёл, куда её можно выплеснуть. Когда ты сам везде чужой, что в стране твоей крови, что в стране, что тебя вскормила, а в венах застыл серый берлинский бетон с калейдоскопом мозаических вкраплений всех возможных цветов, размеров, родов и обычаев, тягучая чернота внутри больше не тянет вниз. Она становится единственным языком, на котором ты умеешь изъясняться максимально понятно.
Роберт так и не научился на нём говорить. Ему остаётся лишь завороженно смотреть, как им виртуозно управляется Нико, который, как дрессировщик в цирке, выпускает эту темноту из парней с орлом на груди и направляет её в нужное русло.
***
Они приживаются во Франкфурте, городе, в котором невозможно не пустить корни: гессенские земли становятся плодородной, всепринимающей почвой для чего угодно. И к новому — ускоренному— ритму привыкаешь быстро. Ожидание атаки чередуется с резко начинающимся наступлением, и Нико неделя за неделей выводит вперёд свою армию солдатов удачи. А после очередного боя — так ведь хочется охарактеризовать всё то, что творится на поле «Вальдштадиона» и зачастую наглядно отражается в судейских протоколах, — вечерами, когда они с Робертом засиживаются допоздна за разборами, скромно шутит про свой личный Иностранный легион.
Роберт понимает, что это не навсегда, и любая война, сколько бы месяцев или лет она не длилась, заканчивается. В той сфере, что с юных лет стала их единственной жизнью, — чаще всего капитуляцией главнокомандующего.
И для тех, кто находится в шаге от него: Роберт знает это наверняка и заранее не видит иного пути. Вместе пойманы — вместе повешены.
Но до этого дня, не перестаёт смаковать эту мысль Роберт, но до этого дня осталась ещё не одна битва.