Вчерашнаяя стадия «торг» («а, может, всё не так плохо, может, всё так, как должно быть? да и осталось тоже много классных людей, посмотрите на детей, посмотрите на сияющего как медный тазик Юрия во вчерашней квалификации») благополучно перетекла в стадию «депрессия» и планирует в ней остаться на долгое количество времени. Прыжки мне не милы, смотреть их нет ни малейшейго желания, и Виллинген явно проходит без меня, а необходимость написать до вечера воскресенья обещанный материальчик вызывает почти физическое отвращение, в результате чего вчера написала самое позорное письмо в своей жизни: просьбу отсрочить дедлайн, потому что, цитирую, «так расстроилась из-за Шлиренцауэра, что не могу писать о прыжках вообще никак и ничего». По той же причине впервые за три года забила даже на разбор Турне в серьёзном бложике. Всё не так и всё не то, и лишь тошнота подступает к горлу.
Ловлю себя на мысли о том, что эту мифическую паузу я переживаю как полноценный конец карьеры, потому что что-то внутри меня не верит в успешное возвращение — да, может, и в возвращение вовсе. Голова говорит одно, но шестое чувство, которое редко подводило меня в отношении этого человека, твердит другое.
Вчера на какой-то момент посреди ночи выскользнула из-под контроля собственного разума — и поймала себя позорно смотрящей третий раз подряд нарезку всех, за исключением трёх последних, победных прыжков сударя в Кубке мира. Поняла, что в последние полтора года у него и стиль прыжка-то был сам не свой, бесцветный, без былых особенностей — а прежний был столь узнаваем. Высоковатая траектория, извечный угол в пояснице, чуть сутулая спина, едва заметно втянутая в плечи шея, нестабильные лыжи в первые секунды после транзитной фазы, взмахивания ладонями для ловли воздушных потоков — да я по плохой картинке с замазанными опознавательными знаками вычислю этот чуть суетливый, «воробьиный» стиль. Не идеальная аэродинамика, не блестящее положение в воздухе, не твёрдость, не точность до миллиметров — нет, лёгкая небрежность и планирование на воздушных массах. Не выверенная техника (давайте будем честны с собой, за его полётную фазу судьи всегда должны были быть строже с ним, чем были все лучшие годы), а чувство воздуха на уровне рефлексов и инстинктов. Мальчик мой, мальчик мой.
Ну и да, спустя год, как потеряла, нашла, кажется, свою любимую фотографию Грегора — там, в Осло, за мгновения до того, как он будет расцеловывать этот снег с ручьями слёз, стекающих по щекам. Я так и не нашла оригинал в более приличном качестве — кажется, это вообще было какое-то любительское фото, так как ни на одном из работавших в Осло-2011 агентств его нет, — но вот оно. Чтобы лежало здесь и напоминало о том, что было. И что останется.