По долгу службы пришлось сегодня открыть архив с видео, которое наши корреспонденты снимали во время Олимпийских игр. И всё. Пиши пропало — я думала, я надеялась, я молилась, что меня уже отпустило, но нет, ничего подобного.

Шесть месяцев, Аня, шесть месяцев прошло, а ты всё ещё не можешь прийти в себя. Наверное, так выглядит психологическая травма, которая и не думает затягиваться.

И дело даже не в несостоявшихся романах и неуместных чувствах, к чему стараются свести все доморощенные психоаналитики, которые кидаются советовать и пережёвывать. Далеко не в них — они это капля в море, без которой волна точно так же накрыла бы меня и утянула куда-то на дно невидимыми с поверхности потоками. Пережёвывайте что хотите, а я до сих пор не могу взять в руки тетрадь, которую носила там с собой каждый день (будто бы она впитала в себя всё, что было там; за всё это время я нашла сил открыть её лишь раз, и то когда была неизбежная необходимость), дёргаюсь от песен, слов и пробивающихся просто так, среди бела дня, в голове стоп-кадров.

И ведь проблема-то в том, что никому, ни единому человеку, которого там не было, которого рядом не было, не получается объяснить, что же такого там произошло, что спустя шесть месяцев я задерживаю дыхание при каждом упоминании, будто бы мне каждый раз со всей силы бьют под дых.

Потому что понять, что произошло, когда ничего не произошло, невозможно, если ты сам не попал под это. Это, знаете, как у Федерико в Публике Второй человек спрашивал Режиссёра: "Что же случилось, сеньор Режиссёр, пока ничего не случалось?". ¿Qué pasaba, señor Director, cuando no pasaba?

Остаётся лишь понять, сколько ещё месяцев и лет я буду закусывать губу до стального привкуса крови во рту, когда буду натыкаться на любое косвенное напоминание об этом.