Год прошёл, ровно год с самой счастливой недели моей жизни. Третий день хожу и прокручиваю в памяти мелкие детали, смакуя их, снова чувствуя привкус.
Ровно год назад, в эти самые минуты, я помогала чехам таскать лыжи из автобуса под проливным дождём. Слушала рассказы чудесной до невозможности Сары Хендриксон о том, как в их чартерный самолёт, в котором они везли лыжи прямо в салоне, ударила молния, а я смеялась и думала, что она надо мной шутит, пока мне не пересказали ту же историю ещё несколько раз. Отбирала у финнов паспорта и шутила, что это навсегда. Слушала, как мне рассказывали, как весело и по-раздолбайски заселялась сборная Австрии в соседний отель и какая железная дисциплина у немцев.
А вчера был год с момента, как я наконец-то поняла, что люблю людей — я осознала это где-то между тёмной грязью Красной поляны, с которой я познакомилась, когда схватила первого попавшегося и, как оказалось, правильного человека за руку, потащила искать ближайший магазин и благополучно заблудилась, и самым уютным пабом на свете, в котором дюжина совершенно незнакомых людей проводили вечер, словно закадычные друзья, делясь историями из жизни, шутя про то, про что шутить в приличном обществе не положено, и рассказывая об обычаях на разных концах страны, от примет студентов в Краснодаре до погребальных традиций в Анадыре. И мы стояли с тобой вчера на вокзале, чудесная девочка, вспоминая и грязь на ботинках, и Гиннесс в пабе "Клевер", и глупую музыку, и несмешные шутки, и я обнимала тебя, так долго и крепко, что дольше и крепче просто нельзя.
На следующий день начнётся работа. Меня будут представлять Вальтеру и Чике, и я буду смущённо пожимать им руки. От безделья я подамся на КПП и буду пытаться подружиться с охраной. Спасу от ментов смешного и милого чешского сервисёра, у которого хотели отобрать коробку с ваксой, и мы будем смеяться над странными охранниками, развинчивая каждую баночку и скляночку, чтобы показать, что это не бомбы. Заставлю, чёрт возьми, Шлиренцауэра медленно, томно и вальяжно снимать ремень по моему приказу — просто потому что в мои полномочия входит устроить себе такое завораживающее зрелище. Стану из-за этого впоследствии объектом шуток всего Оргкомитета на ближайший год.
И потом будет много всего. Много бардака. Много блужданий в три часа ночи по Красной Поляне в кромешной темноте. Много зимнего горного неба, усыпанного звёздами. Много прекрасных людей, которые почему-то на второй день запомнили меня и сами подходили здороваться и узнавать, как дела. Много разъездов на такси. Много бессонных ночей и попыток выспаться за пять минут. Много грязи, бесконечно много грязи, к которой привыкаешь на третий день. Много смешных цветных шапок и комплиментов моему цвету волос. Много "а что это вы здесь делаете в пять утра?" и "меня зовут Константин, можно я у вас тут посижу?". Много, слишком много Шлиренцауэра в моей жизни, а также много указаний на то, что мне нельзя желать господам удачи, а то господа проваливаются в таблице и ходят, кидая на тебя обиженные взгляды. Много поездок в разваливающихся автобусах по ухабам с разными волшебными людьми. Много мягко улыбающегося Кофлера. Много немецкого, которого я не знаю и о чём очень пожалею. Много пресс-конференций и карманов, забитых протоколами. Много провалов в тайм-менеджменте и правильно расставленных приоритетов. Много улыбок от Симона и Томаса, когда наконец решаешься подойти и наговорить сентиментальной чуши о том, как их любишь. Много пьяных норвежцев из сборной, рассказывающих мне о пустых и глухих лесах в родной Норвегии и заглядывающих мне прямо в глаза, не моргая, не отводя взгляд.
И много, много, много любви.