мне очень-очень жаль, я не перейду в Сампдорию
Я дома. Дома и готова опять пообещать самой себе перестать строить такие маршруты, потому что кто-то превращается в старую улиточку и устаёт по две недели таскать за собой из города в город свой дом не только в сердце, но и на собственных плечах.
Впрочем, жалеть тут не о чем, даже об убитой на подъёме к Драконьему замку в Кёнигсвинтере по дерьму Фафнира коленке да рецидивнутой ещё в Штутгарте лодыжке. Берлин я, по правде говоря, не поняла и не распробовала; Лейпциг, улёгшись внутри меня, оказался вполне себе очаровательным, пусть и с ГДР-овским бардаком; Бамберг просто любовь, потому что на воде и Бавария, которую сложно спутать с чем угодно по ритму жизни и атмосфере; Штутгарт я так и не увидела, что, судя по всему, к лучшему. А Вестфалия — это уже как к себе на дачу.
И сидишь ты себе, воюешь с огромной тарелкой пасты в «Вахте на Рейне», если не лучшем, то самом символичном месте в Леверкузене, смотришь на проплывающие баржи, на дождь, стекающий хаотичными потоками по стёклам, перебираешь в памяти детали очередного брожения по заводским задворкам — и ох, господи, такой любовью можно любить только очень трогательные никому кроме тебя не нужные ебеня где-то посреди ничего.
А потом ты идёшь на стадион, попадаешь в кои-то веки на предматчевую экскурсию и довольно жмуришься от того, как за пару часов до матча всё проникнуто предвкушением, тем самым ощущением, от которого смешно колет в кончиках пальцев — тех самых, которыми ты только что трогал мягкий изумрудный газон, пока ещё сухой и без луж, как два часа спустя. И ты, и все эти суетящиеся сотрудники, и девочки в вип-ложе, взволновано поправляющие причёску, и тепло одетые волонтёры и стюарды, и твой экскурсовод, мальчишка в толстовке из фаншоповской ретро-коллекции, до блеска в глазах влюблённый в свой стадион — вы все это чувствуете.
Традиционное пиво в «Штадионэке» больше не кажется так необходимым анестетиком, а лишь подспорьем для хорошей игры и чем-то слишком символичным для того, чтобы его проигнорировать. А потом ты возвращаешься на стадион — в только что раздобытой из самых правильных рук розе Норда, которая усиливает это ощущение причастности до зашкаливающих уровней — где мальчики выходят и делают то, что должны; некрасиво, коряво, уже устало — но делают. А потом всем Нордом в смешных новогодних шапках вы в темноте гремите ключами и светите фонариками, поёте про снежные вальсы и прыгаете вместе с ребятами, которыми вы так сейчас гордитесь — и они от этого счастливы, счастливее, чем за очень долгое время. Если это не любовь, то что ещё?
Провожая удаляющихся на тренировку ребят (не смогла не приехать ещё раз прямо перед самолётом пообниматься в сотый уже раз за неделю со Штефом и отловить наконец-то горе-копетана, «неглаженного кота, не дающегося в руки легко и сразу» по классификации нашего нового товарища), понимаешь, что любую усталость эта любовь снимает как рукой — ласковой, нежной, как цвета толстовок Кевина Фолланда (в этом месте хочется передать привет Alianika и Береннис: сорян, я в этот раз все эти дни была невыносимым ноющим и кусающимся куском усталого нувыпонели). Зарядиться бы ей ещё надолго, чтобы хватило до следующей встречи.
Потому что дальше всё будет так же хорошо.
Впрочем, жалеть тут не о чем, даже об убитой на подъёме к Драконьему замку в Кёнигсвинтере по дерьму Фафнира коленке да рецидивнутой ещё в Штутгарте лодыжке. Берлин я, по правде говоря, не поняла и не распробовала; Лейпциг, улёгшись внутри меня, оказался вполне себе очаровательным, пусть и с ГДР-овским бардаком; Бамберг просто любовь, потому что на воде и Бавария, которую сложно спутать с чем угодно по ритму жизни и атмосфере; Штутгарт я так и не увидела, что, судя по всему, к лучшему. А Вестфалия — это уже как к себе на дачу.
И сидишь ты себе, воюешь с огромной тарелкой пасты в «Вахте на Рейне», если не лучшем, то самом символичном месте в Леверкузене, смотришь на проплывающие баржи, на дождь, стекающий хаотичными потоками по стёклам, перебираешь в памяти детали очередного брожения по заводским задворкам — и ох, господи, такой любовью можно любить только очень трогательные никому кроме тебя не нужные ебеня где-то посреди ничего.
А потом ты идёшь на стадион, попадаешь в кои-то веки на предматчевую экскурсию и довольно жмуришься от того, как за пару часов до матча всё проникнуто предвкушением, тем самым ощущением, от которого смешно колет в кончиках пальцев — тех самых, которыми ты только что трогал мягкий изумрудный газон, пока ещё сухой и без луж, как два часа спустя. И ты, и все эти суетящиеся сотрудники, и девочки в вип-ложе, взволновано поправляющие причёску, и тепло одетые волонтёры и стюарды, и твой экскурсовод, мальчишка в толстовке из фаншоповской ретро-коллекции, до блеска в глазах влюблённый в свой стадион — вы все это чувствуете.
Традиционное пиво в «Штадионэке» больше не кажется так необходимым анестетиком, а лишь подспорьем для хорошей игры и чем-то слишком символичным для того, чтобы его проигнорировать. А потом ты возвращаешься на стадион — в только что раздобытой из самых правильных рук розе Норда, которая усиливает это ощущение причастности до зашкаливающих уровней — где мальчики выходят и делают то, что должны; некрасиво, коряво, уже устало — но делают. А потом всем Нордом в смешных новогодних шапках вы в темноте гремите ключами и светите фонариками, поёте про снежные вальсы и прыгаете вместе с ребятами, которыми вы так сейчас гордитесь — и они от этого счастливы, счастливее, чем за очень долгое время. Если это не любовь, то что ещё?
Провожая удаляющихся на тренировку ребят (не смогла не приехать ещё раз прямо перед самолётом пообниматься в сотый уже раз за неделю со Штефом и отловить наконец-то горе-копетана, «неглаженного кота, не дающегося в руки легко и сразу» по классификации нашего нового товарища), понимаешь, что любую усталость эта любовь снимает как рукой — ласковой, нежной, как цвета толстовок Кевина Фолланда (в этом месте хочется передать привет Alianika и Береннис: сорян, я в этот раз все эти дни была невыносимым ноющим и кусающимся куском усталого нувыпонели). Зарядиться бы ей ещё надолго, чтобы хватило до следующей встречи.
Потому что дальше всё будет так же хорошо.